Боец 4: лихие 90-е [СИ] - Валерий Александрович Гуров

прохожего?.. Я шагал вольно, независимо, как бы не замечая его, и он, видимо решил не пугаться. Полез в карман, достал бумажник, озабоченно раскрыл — парень окончательно успокоился.

Проходя мимо, заметил, что «ботаник» держит в руках букетик, а кроме того, до меня донеслись явно пьяные, хамские голоса — и я начал, кажется, просекать текущие расклады.

Повернув за угол, в свете фонаря и магазинных окон я увидел, что у ближней лавочке тусуются, гогочут и отвратно сквернословят два поддатых дебила. Один «по-пацански» сидит на корточках прямо на сиденье скамейки, и насрать ему на то, что пачкает ее подошвами. Другой стоит перед ним, даже не то, что стоит, а кривляется, изображая бойцовские движения… тут же мне почудилось, что он, а может, оба этих молодца были у меня на одном из сеансов «Королей улиц», там и насмотрелись… Хотя по некоторым мельчайшим деталькам я уловил, что парень реально чем-то занимался. Боксом, скорее всего до того, как погрязнуть в «литрболе» — на уровне третьего, второго разрядов, но занимался. А хороший тренер вколачивает в подшефных технику движений на уровне инстинктов. Движения руки, ноги до самой старости остаются не как у обычных людей, а в них все равно видно отточенное изящество спорта, чего сам движущийся не замечает, это становится его органической динамикой. Взгляд профессионала отлавливает эти мелочи мгновенно.

Так эти двое хмельно кочевряжились и тупо ржали, плотно так прибуханные. На лавочке стояла полупустая бутылка пива, кругом разбросаны «бычки» — конечно, придурки представления не имели о каком-то порядке поведения. А сидевший на корточках еще и жрал семки, плюясь ими в разные стороны, не забывая жлобски гоготать. Правда, надо сказать, что половинка скамейки была заботливо накрыта газетой — надо полагать, гопники соображали на троих, только третий куда-то отлучился. Да! Вон стаканы стоят, три штуки. Так и есть.

А куда ему отлучаться? В магазин, ясное дело.

Увидев меня, придурки смолкли, будто выключили их. Стоявший резко обернулся. Секунду, видно, соображал, какую включить коммуникацию с внезапно возникшим объектом. Решил включить такую:

— Э, мужик! Закурить есть?

— Не курю, — ответил я нейтрально, без малейшего вызова, поднимаясь на крыльцо.

Те забухтели что-то вслед, но так, скорее для пацанского порядка, чем всерьез. Не слушая, я шагнул в магазин — до закрытия всего ничего.

Об этом мне сразу напомнила молодая кассирша — симпатичная глазастенькая шатенка:

— Молодой человек, до закрытия пять минут! Мне кассу снимать!

— Я успею, — улыбнулся я, проходя в небольшой зал. — Одна нога здесь, другая там.

Никого я не видел, но услышал — возню, шарканье шагов, звяканье стекла. Некто невидимый, без сомнения, третий из гоп-компании — возился у стеллажей со спиртным.

Я прошел к бакалее, хотел взять гречку, рис — самые полноценные крупы, на мой взгляд. Риса, правда, почему-то не было, а вот гречку взял и, подумав, решил прикупить еще десяток яиц, расфасованных в целлофановые мешки. Взял и двинул на кассу. Идя, услышал голос «невидимки» в аккомпанемент со звяканьем мелочи:

— Э-э, кажись, малость не хватает, вот черт! Ладно, Вика, дай в долг, завтра отдам, вот те слово пацана. Запиши на меня!

— Не могу, Слава, — залепетала Вика, — честное слово! У нас ревизия завтра, а у меня копейки своей нет. Ты ж знаешь, я тебе сколько раз записывала!

— Ну так я тебе столько раз отдавал!..

По лицу Вики я угадал, что этот Слава отдавал долги, конечно, но примерно через раз.

— Не могу, — повторила кассирша.

— Да ладно, Вик, ну че ты!..

Я уже понял, что персонаж будет скрипеть, канючить бесконечно — таким уродам пофиг, что кто-то ждет, что магазин пора закрывать… ему надо только свое, а весь прочий мир хоть провались.

— Эй, земляк, — сказал я негромко. — Тебе сколько не хватает?

Он вмиг оборвал свою музыку, уставясь на меня.

— А чо? Можешь помочь?

— Могу. Так сколько?

Он помолчал, неясно кривя рот, повернулся к кассирше:

— Ну че, Вик, сколько там?

Та назвала небольшую сумму.

Я вынул деньги, сунул ему с незначительным перебором:

— Держи.

Вика приготовилась пробивать чек, но не тут-то было.

Слава ухмыльнулся:

— Слышь, брат! А одолжи еще на курево, а?

— Не наглей, парень, — спокойно промолвил я. — А братьев у меня нет.

Он посуровел:

— Тебе че, в падлу помочь?..

— В падлу падлам, а мне просто западло.

Гопник приоткрыл рот, соображая… дошло, что надо бы оскорбиться:

— Ты че, борзый что ли такой⁈

— Какой есть. Ты водку-то будешь брать? Я ведь и передумать могу.

Говоря так, я услышал на улице какой-то нездоровый шум — ну не иначе, парочка застукала очкарика, а он как пить дать Вику ждал, вот такой расклад…

Кассирша заметно побледнела. А в лице полудурка что-то прояснилось:

— Слышь, а ты… Точно! А я думаю, чего портрет знакомый! Ты ж в видеосалоне кино крутишь в парке?.. Да ты знаешь, кто я такой, дятел⁈ Я ж тебя переверну, да мы с пацанами…

Тут уже подзамкнуло меня. Если такие уроды хамеют и борзеют до беспредела, то…

— Да кто ты? Попрошайка. Держи мелочь свою, разговор окончен.

Я бросил деньги на прилавок.

Секунд пять он непонимающе смотрел на меня, видать, отказываясь признавать, что такое вообще на белом свете может быть. И похоже, в голове у него зашевелилась мысль, что оппонент не впустую так резко базарит, что есть у него на то основания, и можно отхватить полную панамку… да уж больно далеко зашло, и перед Викой давать заднюю — срам.

— Че?..

— Что слышал. Плати, говорю, и выметайся. Магазин закрыт уже, время.

Шум на улице стал каким-то совсем нехорошим. Вика побледнела сильнее, взвизгнула:

— Слава, давай рассчитывайся, я закрываюсь!

Зло искривив рот, Слава смахнул бумажки с прилавка:

— На, подавись, перхоть!

На его оскорбления мне было плевать — но он схватил бутылку за горлышко, явно намереваясь садануть мне по голове.

— Милиция!.. — в ужасе заверещала Вика, вряд ли соображая что-то — какая, на хрен, здесь милиция — просто, что вырвалось из глубины души, то и вырвалось.

Я уже хотел приложить мудака правым хуком в челюсть, не особо сильно, но чтобы встряхнуло лампочку — да в последний миг что-то испугался. И так поддатый, да еще, не ровен час, долбанется башкой об пол, вот будет история… И в один миг переменив маневр, я звезданул ему по балде мешком с яйцами — удар скорее моральный, чем физический. Конечно, яйца все мигом превратились в омлет.

— Я расплачусь, — сказал я перетрусившей Вике.

Балбес Слава, не ожидавший такого приема, обалдел, остолбенел, я вырвал у него бутылку, жесткой хваткой развернул спиной к себе, прихватив его правую руку борцовским «ключом». Не дав оторопевшему гопнику ни секунды, я привел его в движение под зад коленом, так что он башкой растворил дверь и под моим конвоем вылетел на улицу.

А там!..

Двое, конечно, уже «потрошили» очкарика, пугливо жавшегося, но как-то пытавшегося собрать присутствие духа. Цветы были безжалостно разбросаны по земле.

Я отпустил притихшему Славе руку и придал резкое ускорение теперь уже кроссовочной подошвой: уперся ей ему в жопу и р-раз! — стремительно распрямил ногу, как пружину.

Дурак полетел с крыльца, беспомощно размахивая руками, не удержал равновесие, пропахал собой мостовую.

Двое растерянно замерли, позволив «ботанику» отскочить в сторону.

Слава вскочил, болезненно морщась, отряхивая руки:

— Че смотрите⁈ Гасите его, падлу!

Видно он был у них за лидера — авторитет дворового масштаба. Наверное, и хотел мне это обозначить, когда уточнял — знаю ли я кто он так.

Самый чуток помедлив, адъютанты кинулись на меня.

Ближним оказался тот, кто испоганил обувью скамейку, и я швырнул ему в рожу пакет с яичной эмульсией — зачем-то все держал его в руке, и надо же, пригодился. Так ловко вышло, что пакет ему всю харю облепил, ну я болтанул его левым хуком — хорошо так, вложился массой, хотя и не в полную силу. Жалеть не стал, у его дружка был шанс одуматься, и вот, что вышло. Снесло его, прилег на газон в несознанке.

Вторым передо мной очутился Слава, который, похоже, запоздало смекнул, что ввязался в проигрышную партию, по его озабоченной морде я угадал, что он не прочь сдриснуть с поля боя. Но я не дал ему такой возможности, мгновенно подсек лоу-киком под левое колено, что само по себе болезненно, он взвыл, я добавил ему прямым в челюсть, и он выбыл из числа боевых единиц.

Остался третий, бывший боксер, который сокращался